![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
klangtaoС удивлением обнаружил тенденцию "сазнатєльних" русопетов принимать хрестоматийную чушь тургеневского Пигасова ("По-пид горою, по-пид зелено'ю, грае, грае воропае, гоп! гоп!", "Храматыка е выскусьтво правыльно чытаты ы пысаты", "Что ж, это язык, по-вашему? самостоятельный язык?") за чистую монету и более того, слова карикатурного персонажа, от которого "кроме парадоксов ничего не услышишь" и который ради эпатажа и дешёвого успеха вечно изрекает что-нибудь "ни с чем не сообразное", приписывать самому автору как якобы выражающие его отношение к украинскому языку. Нет, я уже усвоил, что русским поцреотам знать собственную классику западло, но ведь "Рудин" - программное произведение в советской школе. Анекдотическая же ситуация: объект пародии слышит нечто созвучное своим мыслям и радостно аплодирует.
Аналогично с булгаковским "Как по-украински "кот"? А как кит?" из "Белой гвардии". Михаил Афанасьевич был, знамо дело, тот ещё украинофоб, но, в отличие от "сазнатєльних", обладал тонким языковым чутьём (предполагая его и у своих читателей), позволившим создать злую карикатуру на "Курицких", держащих нос по ветру и поспешно "украинизировавшихся", настолько при этом не зная и не чувствуя языка, что не в состоянии ответить на столь простой вопрос - хотя бы по методу Пигасова, на суржике придуманного им "хохла" (выдумку с головой выдаёт слово "выскусьтво": протетическое [в] перед начальным русским [и] украинским диалектам не свойственно, о чём прекрасно знал Тургенев; такие же комические "грае, грае воропае" неизменно выходят и у сегодняшних наследников Пигасова, пытающихся что-то изречь или написать на "ополяченном австрийцами малороссийском диалекте русского языка"). Тут же автор по контрасту мягко иронизирует над Николкой, вернее даже добавляет сочный мазок в характеристику этого персонажа: "Слова "кит" у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты, а в России всего много. В Белом море киты есть"... Но и это наивное языкознание имперски восторженного юноши для "сазнатєльних" оказывается освящено булгаковским авторитетом и воспринимается на полном серьёзе: откуда же им знать, какого уровня (вполне, кстати, мирового) достигла украинская художественная литература, а следовательно, и литературный язык, к концу 1910-х годов? или они имеют представление о том, как выглядит словарь Гринченко? или хотя бы задумывались над тем, что в разлюбезном великорусском слово "кит" (от греч. κητος) - такое же книжное заимствование, не имеющее отношения к поморскому или там чукотскому китобойному промыслу?
Но это присказка. Очевидная глупость авторов большинства текстов по ссылкам - повод поговорить о более сложных случаях. А именно - о двух расхожих мифах.
Хай дуфае Сруль на Пана
Множество ссылок свидетельствует о безбрежной любви "сазнатєльних" к этому перепеву Пс. 129:7, который большинство из них приписывает Библии в переводе П. Кулиша. Современным Пигасовым-По-пидарасовым, поющим с чужих голосов, внапряг даже поискать в интернете вполне доступный текст, а в нём попытаться найти вышепоименованного дуфаючого Сруля. Кто такими тонкостями станет заморачиваться?
Тем же, кого уже ткнули носом в текст (где пререкаемое место звучит как "Вповай, Ізраїлю, на Господа!"), приходится сжав в кулак национальную гордость (предварительно обмотав фофудьёй, чтобы не болело), заняться самореабилитацией, в процессе которой даже прочесть что-то, выходящее за обычные рамки антиукраинских пасквилей для дебилов, о Кулише и его переводческой деятельности вообще и работе над переводом Священного Писания в частности. После чего тех немногих, которым удается осилить и переварить информацию, может озарить: фраза, наверное, не из Кулишевой Библии (где Псалтирь переведена вообще не Кулишом, а вовсе даже Пулюём), а из поэтических переложений Псалмов, издавашихся Кулишом под псевдонимом Павло Ратай.
Это выглядит уже несколько правдоподобней. Тем более, что строка при ближайшем рассмотрении оказывается стихотворной, укладывающейся в "шевченковский" четырехстопный хорей, к которому Кулиш прибегал при переводе библейской поэзии - в частности, в Быт. 49. Она даже по-своему изящна, поскольку остроумно решает задачу эквилинеарности перевода, передачи громоздкого "Да уповает Израиль на Господа" одной строкой, такой же экспрессивной, как в еврейском оригинале (см. аверинцевское противопоставление "Бла-го-сло-ви ду-ше мо-я" vs. "Барка нефеши").
Вот только причастность Кулиша к такой переводческой игре вызывает ба-альшие сомнения. По двум причинам.
1. Кулиш был превосходным стилистом - лучшим, чем кто-либо из современников. С его именем связано становление в XIX веке новой украинской прозы, стилевая стратификация поэтического языка, которая ранее всё ещё сбивалась на народно-песенную или бурлескно-ироничную тональности даже там, где это было неуместно (это легко увидеть, сравнив с русскими оригиналами переводы первой половины XIX столетия - например, пушкинской "Полтавы" Шпигоцкого или Гребинки). Именно у Кулиша макароническое смешение книжного староукраинско-польского "дуфати" (см. напр. в Решетиловском учительном Евангелии 1670 г.: "Лjьпше на шкатулу реч дочасную дуфавъ анежели на б~а жива"), отсутствующего в живой народной речи, с просторечной формой имени "Сруль" (которое могло относиться к местечковому еврею или сельскому шинкарю, но никак не к патриарху Иакову-Израилю и происшедшему от него народу), выглядело бы совершенно неправдоподобно, и принять его на веру может лишь тот, кто совсем не знаком с его творчеством.
Слово "дуфае", кстати, заставляет думать о гораздо более раннем времени, а вся фраза, подчёркнуто удалённая от церковнославянской лексики, подозрительно напоминает известный пример из "Грамматики" Мелетия Смотрицкого (1619): "Глаголющим бо Греком: παυ̃σον τήν γλώσσαν σο̃υ από κάκου και χείλη σο̃υ του̃ μή λαλη̃σαι δόλον ; Славенски превoдимъ: Оудержи язык свoй от зла и оустнjь свои еже не глаголaти лсти; Руски истолкoвуем: Гамyй язык свой от злого, и оуста твои нехай не мовят зрады". Прикалываться над Смотрицким было бы как-то не с руки - всё таки единственный учебник на Москве был, хотя об эти слова многие претыкались: с каких таких делов "руским" языком называется "литовский"? (это они ещё Лексиc Лаврентия Зизания 1596 г. не видели...) Отсюда, видимо, и кличка "приезжие нехаи", т.е. выходцы с Украины, влияющие на московскую "книжную справу", в челобитной инока Савватия 1660-х гг. То есть качестве пародии на Смотрицкого и на "нехаев" вообще, применительно к 17-му веку, эта фраза выглядит ещё более менее осмысленно, но как цитата из Кулиша - полный дисбелив.
2. Другое возражение ещё серьёзней. Тех немногих "сазнатєльних" фофудьистов, которые для проверки своей рабочей гипотезы доберутся до текста Ратаевых Псалмов, подстерегает ещё один удар и культурный шок. Вместо ожидаемых "Срулей" с "Панами" и прочих полонизмов, наполняющих текст по придуманному ими же самими и приписанному Кулишу принципу, звучащему на их "сазнатєльном їзикє" как "не як же ж у клятiх москалiвь", их, ещё в большей мере, чем в переводе Нового Завета, встретит обилие церковнославянизмов, воспринимающихся скорее как русизмы. В интернете, к сожалению, я нашёл только текст первого псалма. Но поверьте на слово: среди всех этих "жизнь", "рече", "Вість благая", "воїнство", "глас", "печаль", "істино глаголю вам" просто не найдётся место ни для народного "Сруль", ни для архаичного же, но польского происхождения слова "дуфати". Над этими переводами Кулиш работал в москвофильский период своей жизни и творчества, параллельно с «Историей воссоединения Руси», так что ни о каком "не як же ж у клятiх москалiвь" речи быть не могло - напротив, "высокий штиль" украинского языка мыслился им как сближение с церковнославянским, а через него - с русским. Эта тенденция была созвучна лингвоэкспериментам творцов небезызвестного "язычия" - правда, в отличие от галицких москвофилов, Кулиш хорошо знал живой народный язык, поэтому его Псалмы выглядят всё же насыщенными "русизмами" украинскими текстами, а не архаизованным суржиком, с претензией на подражание то ли Сковороде, то ли пану возному из "Наталки-полтавки", да ещё и с заметным польско-немецким акцентом, как "язычие". Тем не менее, они были немало критикованы - за насыщенность церковнославянизмами в ущерб живой речевой практике, а отнюдь не за разрыв с ними. Но "сазнатєльниє", по своему обыкновению, всё перепутали...
Откуда же растут ноги у этой фразы? Ей приводит Иван Франко в "Нарисі історії українсько-руської літератури" ("українська" - это восточно-украинская, "руська" - западно-украинская; Франко чуть ли не первым начал распространять пришедшее с Востока слово "українці" и на "русинів" Галичины, но в ещё 1910 году была необходимость в такой оговорке) как предельный образец переводческих неудач Кулиша. Беда в том, что никто её с тех пор в текстах Кулиша не обнаружил, о чём с недоумением писал, например, Иван Огиенко (митр. Иларион). Это обстоятельство и два приведенных выше аргумента всё же не перевешиваются авторитетом Франко. Поэтому до тех пор, пока кто-нибудь не найдёт этого перевода или документального подтверждения авторства (на "сазнатєльних" здесь надежды никакой - они могут только мифы тиражировать, а будучи прижатыми к стенке, делать удивлённые глаза: "но ета жи апшєізвєсна!"), я склонен считать, что Иван наш Яковлевич опрометчиво доверился своей памяти и принял один из пародирующих переводы Кулиша приколов за его подлинный текст. В тех же "Нарисах" он пишет, как украинская интеллигенция, недовольная языком одного из переводов "Гамлета", запустила шутку, что начало известного монолога в нём звучит "Бути чи не бути — ось де заковика!" - и как великодержавники тиражировали её в прессе, не только выдавая за подлинную цитату, но и выставляя как свидетельство низкого уровня развития и непригодности к переводам Шекспира украинского языка вообще. По-видимому, это же произошло и со "Срулём". И если в первой части (что Франко перепутал пародию с оригиналом) это лишь предположение, хотя и самое правдоподобное, то вторая воспроизвелась в точности: пример, которым автор иллюстрировал языкотворческие перегибы Кулиша, начался использоваться и используется "сазнатєльнимі" до сих пор для дискредитации украинского языка, его истории, и идеи украинского перевода Библии. Поистине, "нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся"...
Радий (радуйся, грегочи etc), Дивка Незасватана
Здесь всё ещё проще. Фраза выглядит как очевидный прикол из серии подобных дурно пахнущих шовинистических острот: якобы "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" по-украински звучит как "Пролетарі всіх країн, нумо до купи!", а Кащей Бессмертный - Чахлик Невмирущий (а Дед Мороз по-татарски - Колотун Бабай и т.д.). Опять же, тем, кто знаком с состоянием украинской литературы этого времени, нет нужды объяснять столь очевидные вещи. Если же у кого-то может закрасться подозрение, что за украинские богослужебные переводы на рубеже 1910-20-хх гг. взялись люди, не знающие языка и не чувствующие его стилистики, пусть ознакомятся с реальными переводами той поры из Требника в этом архиве
.
След этой "параши" обнаруживается в мемуарах митр. Евлогия (Георгиевского) "Путь моей жизни", где в рассказе о работе возглавлявшегося им отдела "О богослужении, проповедничестве и храме" на Поместном соборе 1917-18 гг. говорится буквально следующее: "Вопрос о переводе богослужения был отвергнут. Украинцы негодовали. Они стояли за перевод независимо от соображенй эстетики. Их не коробил возглас "Грегочи, Дивко Непросватанная" вместо церковного "Радуйся, Невеста Неневестная".
Здесь вызывает недоумение уже первое предложение. Документы Собора свидетельствуют, что вопрос этот отнюдь не был "отвергнут", а систематизирован в докладе "О церковно-богослужебном языке", где вторым пунктом "признаются права общерусского и малорусского языков для богослужебного употребления". Доклад был передан на рассмотрение Совещанию епископов, которым и был фактически принят и отправлен на разрешение в Высшее Церковное Управление. Поэтому достоверность воспоминаний владыки, надиктованных аж в 1947 году, вызывает закономерные сомнения.
Но даже в них не говорится, что такой вариант "перевода" кем-то когда-то реально предлагался. Высказано умозрительное заключение, что украинских участников Собора он "не коробил". Очевидно, этот фантастический возглас (почему, кстати, "возглас", а не приветствие?) отражает представления самого митрополита об украинском языке и его возможностях. Ну, неинформированность не грех. Украинофобство, как презрительное отношение к любому народу и языку, конечно, грех - но Господь наш доготерпелив и многомилостив...
Post Scriptum. Подивившись непониманию "сазнатєльнимі" тургеневских и булгаковских строк, я в очередной раз задумался: а как воспринимают наши российские братья анекдот про "Пі-і-во"? Что находят в нём смешного? На всякий случай объясню его соль, заключающуюся в том, что для украинского уха "піво" звучит не только смешно (как для русского "пево"), но и вызывает определённые звукоподражательные ассоциации, несколько неуместные в ситуации, когда это самое пиво стоит на столе. Особенно когда оно уже подходит к концу (именно в том смысле...) или само... пенистое (не в смысле пены, а в смысле плохого качества, напоминающего продукт его физиологической перегонки). Поэтому естественное раздражение служит у героя анекдота мотивацией вспышки ксенофобии - что, как прекрасно понмают слушатели, нелепо, заслуживает смеха и порицания.
Но очевидно, что такие нюансы Пигасовым с их завирательными "выскусьтвами" и "винструкциями" попросту непонятны. Но тем не менее, в их среде этот украинский анекдот весьма популярен. Остаётся предположить, что "сазнатєльних" забавляет сама ситуация: мало того, что хохлы пиво "пЫвом" называют, да ещё и считают это нормальным. В общем, та же история: над дураком посмеялись, а дурак вот он - сидит в первом ряду и ржёт громче всех. Ведь даже эту инструкцию умудряются всерьёз принимать: народ совсем с головой не дружит. Искренне считают, что в Украине все настолько плохо, что без инструкций население даже презервативами пользоваться не умеет и требует (население) соответствия размера заданному... А чему тут удивляться? "Сазнатєльність" чувство юмора атрофирует начисто.
Аналогично с булгаковским "Как по-украински "кот"? А как кит?" из "Белой гвардии". Михаил Афанасьевич был, знамо дело, тот ещё украинофоб, но, в отличие от "сазнатєльних", обладал тонким языковым чутьём (предполагая его и у своих читателей), позволившим создать злую карикатуру на "Курицких", держащих нос по ветру и поспешно "украинизировавшихся", настолько при этом не зная и не чувствуя языка, что не в состоянии ответить на столь простой вопрос - хотя бы по методу Пигасова, на суржике придуманного им "хохла" (выдумку с головой выдаёт слово "выскусьтво": протетическое [в] перед начальным русским [и] украинским диалектам не свойственно, о чём прекрасно знал Тургенев; такие же комические "грае, грае воропае" неизменно выходят и у сегодняшних наследников Пигасова, пытающихся что-то изречь или написать на "ополяченном австрийцами малороссийском диалекте русского языка"). Тут же автор по контрасту мягко иронизирует над Николкой, вернее даже добавляет сочный мазок в характеристику этого персонажа: "Слова "кит" у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты, а в России всего много. В Белом море киты есть"... Но и это наивное языкознание имперски восторженного юноши для "сазнатєльних" оказывается освящено булгаковским авторитетом и воспринимается на полном серьёзе: откуда же им знать, какого уровня (вполне, кстати, мирового) достигла украинская художественная литература, а следовательно, и литературный язык, к концу 1910-х годов? или они имеют представление о том, как выглядит словарь Гринченко? или хотя бы задумывались над тем, что в разлюбезном великорусском слово "кит" (от греч. κητος) - такое же книжное заимствование, не имеющее отношения к поморскому или там чукотскому китобойному промыслу?
Но это присказка. Очевидная глупость авторов большинства текстов по ссылкам - повод поговорить о более сложных случаях. А именно - о двух расхожих мифах.
Хай дуфае Сруль на Пана
Множество ссылок свидетельствует о безбрежной любви "сазнатєльних" к этому перепеву Пс. 129:7, который большинство из них приписывает Библии в переводе П. Кулиша. Современным Пигасовым-По-пидарасовым, поющим с чужих голосов, внапряг даже поискать в интернете вполне доступный текст, а в нём попытаться найти вышепоименованного дуфаючого Сруля. Кто такими тонкостями станет заморачиваться?
Тем же, кого уже ткнули носом в текст (где пререкаемое место звучит как "Вповай, Ізраїлю, на Господа!"), приходится сжав в кулак национальную гордость (предварительно обмотав фофудьёй, чтобы не болело), заняться самореабилитацией, в процессе которой даже прочесть что-то, выходящее за обычные рамки антиукраинских пасквилей для дебилов, о Кулише и его переводческой деятельности вообще и работе над переводом Священного Писания в частности. После чего тех немногих, которым удается осилить и переварить информацию, может озарить: фраза, наверное, не из Кулишевой Библии (где Псалтирь переведена вообще не Кулишом, а вовсе даже Пулюём), а из поэтических переложений Псалмов, издавашихся Кулишом под псевдонимом Павло Ратай.
Это выглядит уже несколько правдоподобней. Тем более, что строка при ближайшем рассмотрении оказывается стихотворной, укладывающейся в "шевченковский" четырехстопный хорей, к которому Кулиш прибегал при переводе библейской поэзии - в частности, в Быт. 49. Она даже по-своему изящна, поскольку остроумно решает задачу эквилинеарности перевода, передачи громоздкого "Да уповает Израиль на Господа" одной строкой, такой же экспрессивной, как в еврейском оригинале (см. аверинцевское противопоставление "Бла-го-сло-ви ду-ше мо-я" vs. "Барка нефеши").
Вот только причастность Кулиша к такой переводческой игре вызывает ба-альшие сомнения. По двум причинам.
1. Кулиш был превосходным стилистом - лучшим, чем кто-либо из современников. С его именем связано становление в XIX веке новой украинской прозы, стилевая стратификация поэтического языка, которая ранее всё ещё сбивалась на народно-песенную или бурлескно-ироничную тональности даже там, где это было неуместно (это легко увидеть, сравнив с русскими оригиналами переводы первой половины XIX столетия - например, пушкинской "Полтавы" Шпигоцкого или Гребинки). Именно у Кулиша макароническое смешение книжного староукраинско-польского "дуфати" (см. напр. в Решетиловском учительном Евангелии 1670 г.: "Лjьпше на шкатулу реч дочасную дуфавъ анежели на б~а жива"), отсутствующего в живой народной речи, с просторечной формой имени "Сруль" (которое могло относиться к местечковому еврею или сельскому шинкарю, но никак не к патриарху Иакову-Израилю и происшедшему от него народу), выглядело бы совершенно неправдоподобно, и принять его на веру может лишь тот, кто совсем не знаком с его творчеством.
Слово "дуфае", кстати, заставляет думать о гораздо более раннем времени, а вся фраза, подчёркнуто удалённая от церковнославянской лексики, подозрительно напоминает известный пример из "Грамматики" Мелетия Смотрицкого (1619): "Глаголющим бо Греком: παυ̃σον τήν γλώσσαν σο̃υ από κάκου και χείλη σο̃υ του̃ μή λαλη̃σαι δόλον ; Славенски превoдимъ: Оудержи язык свoй от зла и оустнjь свои еже не глаголaти лсти; Руски истолкoвуем: Гамyй язык свой от злого, и оуста твои нехай не мовят зрады". Прикалываться над Смотрицким было бы как-то не с руки - всё таки единственный учебник на Москве был, хотя об эти слова многие претыкались: с каких таких делов "руским" языком называется "литовский"? (это они ещё Лексиc Лаврентия Зизания 1596 г. не видели...) Отсюда, видимо, и кличка "приезжие нехаи", т.е. выходцы с Украины, влияющие на московскую "книжную справу", в челобитной инока Савватия 1660-х гг. То есть качестве пародии на Смотрицкого и на "нехаев" вообще, применительно к 17-му веку, эта фраза выглядит ещё более менее осмысленно, но как цитата из Кулиша - полный дисбелив.
2. Другое возражение ещё серьёзней. Тех немногих "сазнатєльних" фофудьистов, которые для проверки своей рабочей гипотезы доберутся до текста Ратаевых Псалмов, подстерегает ещё один удар и культурный шок. Вместо ожидаемых "Срулей" с "Панами" и прочих полонизмов, наполняющих текст по придуманному ими же самими и приписанному Кулишу принципу, звучащему на их "сазнатєльном їзикє" как "не як же ж у клятiх москалiвь", их, ещё в большей мере, чем в переводе Нового Завета, встретит обилие церковнославянизмов, воспринимающихся скорее как русизмы. В интернете, к сожалению, я нашёл только текст первого псалма. Но поверьте на слово: среди всех этих "жизнь", "рече", "Вість благая", "воїнство", "глас", "печаль", "істино глаголю вам" просто не найдётся место ни для народного "Сруль", ни для архаичного же, но польского происхождения слова "дуфати". Над этими переводами Кулиш работал в москвофильский период своей жизни и творчества, параллельно с «Историей воссоединения Руси», так что ни о каком "не як же ж у клятiх москалiвь" речи быть не могло - напротив, "высокий штиль" украинского языка мыслился им как сближение с церковнославянским, а через него - с русским. Эта тенденция была созвучна лингвоэкспериментам творцов небезызвестного "язычия" - правда, в отличие от галицких москвофилов, Кулиш хорошо знал живой народный язык, поэтому его Псалмы выглядят всё же насыщенными "русизмами" украинскими текстами, а не архаизованным суржиком, с претензией на подражание то ли Сковороде, то ли пану возному из "Наталки-полтавки", да ещё и с заметным польско-немецким акцентом, как "язычие". Тем не менее, они были немало критикованы - за насыщенность церковнославянизмами в ущерб живой речевой практике, а отнюдь не за разрыв с ними. Но "сазнатєльниє", по своему обыкновению, всё перепутали...
Откуда же растут ноги у этой фразы? Ей приводит Иван Франко в "Нарисі історії українсько-руської літератури" ("українська" - это восточно-украинская, "руська" - западно-украинская; Франко чуть ли не первым начал распространять пришедшее с Востока слово "українці" и на "русинів" Галичины, но в ещё 1910 году была необходимость в такой оговорке) как предельный образец переводческих неудач Кулиша. Беда в том, что никто её с тех пор в текстах Кулиша не обнаружил, о чём с недоумением писал, например, Иван Огиенко (митр. Иларион). Это обстоятельство и два приведенных выше аргумента всё же не перевешиваются авторитетом Франко. Поэтому до тех пор, пока кто-нибудь не найдёт этого перевода или документального подтверждения авторства (на "сазнатєльних" здесь надежды никакой - они могут только мифы тиражировать, а будучи прижатыми к стенке, делать удивлённые глаза: "но ета жи апшєізвєсна!"), я склонен считать, что Иван наш Яковлевич опрометчиво доверился своей памяти и принял один из пародирующих переводы Кулиша приколов за его подлинный текст. В тех же "Нарисах" он пишет, как украинская интеллигенция, недовольная языком одного из переводов "Гамлета", запустила шутку, что начало известного монолога в нём звучит "Бути чи не бути — ось де заковика!" - и как великодержавники тиражировали её в прессе, не только выдавая за подлинную цитату, но и выставляя как свидетельство низкого уровня развития и непригодности к переводам Шекспира украинского языка вообще. По-видимому, это же произошло и со "Срулём". И если в первой части (что Франко перепутал пародию с оригиналом) это лишь предположение, хотя и самое правдоподобное, то вторая воспроизвелась в точности: пример, которым автор иллюстрировал языкотворческие перегибы Кулиша, начался использоваться и используется "сазнатєльнимі" до сих пор для дискредитации украинского языка, его истории, и идеи украинского перевода Библии. Поистине, "нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся"...
Радий (радуйся, грегочи etc), Дивка Незасватана
Здесь всё ещё проще. Фраза выглядит как очевидный прикол из серии подобных дурно пахнущих шовинистических острот: якобы "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" по-украински звучит как "Пролетарі всіх країн, нумо до купи!", а Кащей Бессмертный - Чахлик Невмирущий (а Дед Мороз по-татарски - Колотун Бабай и т.д.). Опять же, тем, кто знаком с состоянием украинской литературы этого времени, нет нужды объяснять столь очевидные вещи. Если же у кого-то может закрасться подозрение, что за украинские богослужебные переводы на рубеже 1910-20-хх гг. взялись люди, не знающие языка и не чувствующие его стилистики, пусть ознакомятся с реальными переводами той поры из Требника в этом архиве
. След этой "параши" обнаруживается в мемуарах митр. Евлогия (Георгиевского) "Путь моей жизни", где в рассказе о работе возглавлявшегося им отдела "О богослужении, проповедничестве и храме" на Поместном соборе 1917-18 гг. говорится буквально следующее: "Вопрос о переводе богослужения был отвергнут. Украинцы негодовали. Они стояли за перевод независимо от соображенй эстетики. Их не коробил возглас "Грегочи, Дивко Непросватанная" вместо церковного "Радуйся, Невеста Неневестная".
Здесь вызывает недоумение уже первое предложение. Документы Собора свидетельствуют, что вопрос этот отнюдь не был "отвергнут", а систематизирован в докладе "О церковно-богослужебном языке", где вторым пунктом "признаются права общерусского и малорусского языков для богослужебного употребления". Доклад был передан на рассмотрение Совещанию епископов, которым и был фактически принят и отправлен на разрешение в Высшее Церковное Управление. Поэтому достоверность воспоминаний владыки, надиктованных аж в 1947 году, вызывает закономерные сомнения.
Но даже в них не говорится, что такой вариант "перевода" кем-то когда-то реально предлагался. Высказано умозрительное заключение, что украинских участников Собора он "не коробил". Очевидно, этот фантастический возглас (почему, кстати, "возглас", а не приветствие?) отражает представления самого митрополита об украинском языке и его возможностях. Ну, неинформированность не грех. Украинофобство, как презрительное отношение к любому народу и языку, конечно, грех - но Господь наш доготерпелив и многомилостив...
Post Scriptum. Подивившись непониманию "сазнатєльнимі" тургеневских и булгаковских строк, я в очередной раз задумался: а как воспринимают наши российские братья анекдот про "Пі-і-во"? Что находят в нём смешного? На всякий случай объясню его соль, заключающуюся в том, что для украинского уха "піво" звучит не только смешно (как для русского "пево"), но и вызывает определённые звукоподражательные ассоциации, несколько неуместные в ситуации, когда это самое пиво стоит на столе. Особенно когда оно уже подходит к концу (именно в том смысле...) или само... пенистое (не в смысле пены, а в смысле плохого качества, напоминающего продукт его физиологической перегонки). Поэтому естественное раздражение служит у героя анекдота мотивацией вспышки ксенофобии - что, как прекрасно понмают слушатели, нелепо, заслуживает смеха и порицания.
Но очевидно, что такие нюансы Пигасовым с их завирательными "выскусьтвами" и "винструкциями" попросту непонятны. Но тем не менее, в их среде этот украинский анекдот весьма популярен. Остаётся предположить, что "сазнатєльних" забавляет сама ситуация: мало того, что хохлы пиво "пЫвом" называют, да ещё и считают это нормальным. В общем, та же история: над дураком посмеялись, а дурак вот он - сидит в первом ряду и ржёт громче всех. Ведь даже эту инструкцию умудряются всерьёз принимать: народ совсем с головой не дружит. Искренне считают, что в Украине все настолько плохо, что без инструкций население даже презервативами пользоваться не умеет и требует (население) соответствия размера заданному... А чему тут удивляться? "Сазнатєльність" чувство юмора атрофирует начисто.
