![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
klangtaoПоразительный контраст!
Петр сказал Ему: если и все соблазнятся, но не я. (...) Но он еще с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. То же и все говорили.
и начал ужасаться и тосковать, и сказал им: душа Моя скорбит смертельно (...) И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты.
Увереность и дерзновение, базирующиеся в конечном счёте, после устранения всех красивых слов, логических кругов, психологических увёрток и умножаемых сущностей, на собственном "я", неизбежно терпят крах. Побеждает та непреклонность, которая "из отчаянья соткана", когда под ногой не остаётся никакой опоры, как там, куда сошёл Господь в гефсиманском кенозисе. Для нас расстояние бесконечно меньше - но для этого надо "не словом или языком, но делом и истиною" переступить через ветхое "я". Которое оказывается проще, стиснув зубы и выпучив глаза, тащить на себе в противоположном направлении - куда-то вверх по крутому склону. Для того, чтобы в сто первый раз на собственной заднице убедиться в безотказности формулы mgh и навернуться тем сильнее, чем выше поднялся и чем весомее это самое "я" - весомее не только эгоистическими амбициями, но и теми дарами, которые реально имеем от Господа.
И при всём при том Пётр в перспективе, известной лишь Спасителю, оказался прав, его готовность умереть со Христом и не отречься не пропала втуне: "когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь" (Иоан. 21:18). И дерзновение сынов Зеведеевых разделить с Господом чашу Его (как легко сказать "можем!", не имея никакого представления о горечи этой чаши...) тоже не будет посрамлена. Но для этого предстоит поистине научиться от Него кротости и смирению сердцем. Ещё многие и многие годы после Пятидесятницы...
Пост на самом деле не ставит перед нами никаких задач и рекордных планок, не требует персональных подвигов и борений. Христос и Церковь в эти дни предлагают малое: быть свидетелями их молитвы и их борьбы. И бодрствовать - лишь для этого.
Куда там! глаза отяжелели...
Увереность и дерзновение, базирующиеся в конечном счёте, после устранения всех красивых слов, логических кругов, психологических увёрток и умножаемых сущностей, на собственном "я", неизбежно терпят крах. Побеждает та непреклонность, которая "из отчаянья соткана", когда под ногой не остаётся никакой опоры, как там, куда сошёл Господь в гефсиманском кенозисе. Для нас расстояние бесконечно меньше - но для этого надо "не словом или языком, но делом и истиною" переступить через ветхое "я". Которое оказывается проще, стиснув зубы и выпучив глаза, тащить на себе в противоположном направлении - куда-то вверх по крутому склону. Для того, чтобы в сто первый раз на собственной заднице убедиться в безотказности формулы mgh и навернуться тем сильнее, чем выше поднялся и чем весомее это самое "я" - весомее не только эгоистическими амбициями, но и теми дарами, которые реально имеем от Господа.
И при всём при том Пётр в перспективе, известной лишь Спасителю, оказался прав, его готовность умереть со Христом и не отречься не пропала втуне: "когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь" (Иоан. 21:18). И дерзновение сынов Зеведеевых разделить с Господом чашу Его (как легко сказать "можем!", не имея никакого представления о горечи этой чаши...) тоже не будет посрамлена. Но для этого предстоит поистине научиться от Него кротости и смирению сердцем. Ещё многие и многие годы после Пятидесятницы...
Пост на самом деле не ставит перед нами никаких задач и рекордных планок, не требует персональных подвигов и борений. Христос и Церковь в эти дни предлагают малое: быть свидетелями их молитвы и их борьбы. И бодрствовать - лишь для этого.
Куда там! глаза отяжелели...
