"Флеш-моб" ;) от morreth

[klangtao]

Последние точки в "скользкой теме": http://morreth.livejournal.com/421793.html

Моё "прозрение" в этом вопросе произошло лет на десять раньше, чем у Ольги, но так же, как у неё, шло рука об руку с обращением. Сейчас понимаю, что это не было простым совпадением во времени. Эволюция в мировоззрении вкупе с брожениями, которые охватили закономерно достигшую периода полураспада "странную страну", с неизбежностью затронули широкий спектр вопросов, до этого благополучно проходившие мимо меня стороной либо скрывавшиеся за дырявыми фанерными щитами лёгких решений. Осмыслить предстояло многое и в комплексе...

Но речь сейчас не об этом.

Несмотря на чётко сложившееся понимание глубинного различия в исторических путях и менталитетах наших народов, несмотря на "правильное", т.е. укрпатриотическое голосование на всех референдумах в 91-м году ("Да" новому союзному договору, "Нет" СССР как "обновлённой федерации советских социалических республик", "Да" продекларированной независимости...) сторонником экономического., а то и политического союза с Россией и странами мертворождённого СНГ (но не в форме "союзного государства", хотя в 89-90 г.г. ещё считал допустимой туманную концепцию "конфедерации") я оставался до весны 1993 года. Именно тогда в российских СМИ начала всё отчётливей проступать черносотенная плесень и исподволь раздуваться антизападная истерия. Из пальца и спекуляций вокруг удачно подвернувшегося (а может быть, и...) "Белого братства" была высосана псевдопроблема "духовной эксансии" иностранных миссионеров, вылившаяся в соответствующий парламентский законопроект (здесь корни моей "глубокой любви" к сектодавам).

Эти первые звоночки уверенно взятого Россией курса назад к тоталитаризму стали для меня отрезвляющим ударом оглоблей (национальный чухраинский боккен). Собственно, самым-самым первым была статья такого всего демократичного Солженицына "Как нам обустроить Россию" (разумеется, за счёт Украины, за которой в этом проекте не предполагалось ни будущего, ни права на существование). Но к середине 93-го пришлось окончательно признать горькую правоту слов Мыколы Михновского: "Москва, в які б кольори вона не вдягалася, є Москва". Правоту, с которой я не могу окончательно смириться до сих пор, но которая остаётся объективным фактом. Поэтому из последовавших затем российских событий ни парламентско-президентский кризис, ни расстрел Верховного Совета, ни высокий процент коммунистов и ЛДПРовцев в новой Госдуме не стали для меня сюрпризом. Всё это просчитывалось так же легко, как и программировалось в неизвестных мне кабинетах. Я даже развлекал друзей и знакомых изящно сбывающимися "пророчествами". Эффект, правда, смазывался тем, что среди правдоподобных вещей мною высказывались и совершенно завирательные прогнозы на более отдалённую перспективу. Например, что будет поднят вопрос о канонизации Ивана Грозного и Григория Распутина. Сегодня, правда, при встрече некоторые вспоминают: "Откуда ты знал?" Да вот, оттуда...

Из сворачивания Россией демократических преобразований, ясного лавирования через псевдолиберализм переходного периода передела собственности к авторитарности и далее к тоталитаризму под пронафталиненными имперскими лозунгами для меня однозначно вытекала невозможность нашего общего будущего.

Вовсе не потому, что я идеализирую свой народ и его пресловутую "волелюбність".

На подобную идеализацию способен тот, кто его не знает. Знающий изнутри, а не по картинкам, не стесняется в выражениях. Если кто испытал "культурный шок" от приведенной Ольгой мягкой и сдержаной цитаты из Стуса, пусть для закрепления эффекта почитает Маланюка. Выражения и образы, которые в России традиционно считаются уделом "либерастов", презирающих "эту страну", характерны для настоящих, а не записных украинских патриотов. Потому что болит. Державниками-прожектёрами всех мастей эта национальная черта, слишком яркая, чтобы её можно было не замечать, клеймится как "українське самоїдство", которое надо нещадно преодолевать. Именно поэтому "страшно далеки они от народа". Но это совсем другая история.

Моя уверенность в невозможности сближения с Россией, пытающейся спастись от дальнейшего естественного распада гальванизацией имперско-шовинистических идей, базировалась на понимании двух простых вещей.

Во-первых, существенной разницы между нами. Искусственно раздуваемое противопоставление между востоком и западом Украины (никогда не выходившее за пределы взаимных подгрёбок и лишь слегка обострившееся в годы независимости как отзвук противостояния "Киев-регионы") ничто по сравнению с водоразделом между жителями восточной Украины и России. Для меня самого это стало открытием, которое я сделал только в армии. Разница в психологии и мышлении ребят из одних и тех же социальных слоёв восточной Украины и Белоруссии с одной стороны и российской провинции с другой оказалась разительной. Не хочу уточнять, что сравнение оказалось не в пользу последних - дело в самом факте очевидного различия. И в том (это уже во-вторых), что его признание противоречит имперской парадигме и мифологии "Святой Руси". Вооружаясь этой ветошью, Москва делает всё для того, чтобы оттолкнуть от себя украинцев. Как это и происходит - процент пророссийских настоений у населения неизменно падает на протяжении всего периода между первой чеченской войной и "войной" газовой. И даже бездарность украинских властей, то и дело провоцирующая встречную тенденцию, не может уравновесить этот процесс.

Но не строя, в отличие от Оли, иллюзий насчёт интеграции с Россией, я, разумеется, не имел их и в отношении "декоративной независимости", как назовёт её Лина Васильевна Костенко, чьё проникновенное "Я пішла як на дно" эпохи застоя прозвучит собственным глухим эхом в "эпоху отстоя" (так, если кто не знает, историки будущего назовут наш период рубежа тысячелетий).

К тому времни призрак "национальной идеи" уже не маячил передо мной, равно как и не тяготило сокрушение её отсутствием. Я понимал истину, которую с предельной ясностью сформулирует мудрая (или просто хорошо информированная) Ольга: Украинца очень трудно погнать палить сельсовет ради демократиии, общечеловеческих ценостей и пр. - но он может взорваться, когда закончится "Прима". Об это расшибались все прежние попытки создать украинскую государственность: хуторянин не собирался шевелиться, пока у него было где работать и что "палить"; когда это заканчивалось, он палил что-нибудь (панский маенток или сельсовет) - и на этом снова успокаивался. Поэтому, слава Богу, из украинцев никогда не получится имперской нации: макрокосм украинца - хутор. Даже город - это такой хутор.

В этом, любі хлопчики, дівчатка, и заключается национальная идея. Нормальная для любой страны и органичная для многовековой истории украинского народа. Жить своим "хуторком" и работать на своей земле, не влача на плечах громоздкий каркас всевозможных бюрократических надстроек. Обустраивать свой быт и тем самым - благосостояние своей страны, родины (украинский омограф этого русского слова с другим ударением означает, как известно, "семья"), общего большого "хутора", где осознавая себя хозяином, а не "наймитом" (батраком) государства, несёшь свою часть разделяемой ответственности за его судьбу.

И индивидуальноё, и национальное "я" реализуется на первом этапе через "моё" и "наше". Советская школа научила нас смеяться над "мелкособственнической психологией" семьи Кайдашей у классика, но не видеть её генезис. А Мотря, вспомним, с первых дней в новом доме отчаянно борется за свои права перед авторитарным напором свекрови (особи мужского пола, считающие "дедовщину" (не только в армии) непреодолимым порядком вещей, перед которым можно только смириться, вам ещё смешно?). Её, естественно, ставят на место простым и резонным вопросом: "А что здесь твоего?" Побившись годик в такой жестокой и безуспешной борьбе, девушка созрела до столь же простого вывода: "Не моя воля волить в цій хаті". И с этого момента борется уже не за просто за "волю", но за "свою хату". А добившись своей хаты, ревниво будет блюсти её суверенитет и непикосновенность границ, проходящих сперва через общие сени, а затем, когда из-за непрекращающихся ссор та будет перенесена вглубь огорода, - через забор, в котором "их" куры будут находить лазейки и клевать "наши" огурцы... Идиотизм и трагизм ситуации в том, что "моё", охраняемое как предельная ценность, неизбежно вытесняет и подавляет "я", которому оно первоначально призвано служить, разрушает личность. "Это не я имею машину - это она имеет меня" (с). В извращённой форме.

Кстати, Костомаров в "Двух русских народностях" приведёт эту центробежную тенденцию семей в украинских сёлах, разительно противостоящую центростремительной тендненции российских деревень (отец сыновей не отделяет, три поколения под одной крышей, все невестки у одной печи...) как пример ярких и глубоко укоренённых этнических черт украинцев, которые в совокупности и составляют их особенность, формируют этнос, не поддающийся ассимиляции в "близкородственном" окружении.

Но вот читаем в "Тигроловах" Ивана Багряного описание уже разрушенного в советские годы быта "амурских козаков", переселенцев из Украины, свято хранящих, казалось бы, все национальные традиции: "А сім'я у нашого діда була велика... Ти такої не бачив! Понад п'ятдесят чоловік сімейка! Синів сім мав, женив — не відділяв. Дочок заміж віддавав — на сторону не відпускав, зятів у прийми брав. Двір у нього був — не двір, "окономія". Нас, невісток, було сім, а дочок було вісім, то й зятів вісім, та малі у кожного! Разом — ціла зграя. Чоловіків та парубків — громада. Сірків куток — то ціле село."

Измена национальному духу на чужой земле? Отнюдь! Жили и трудились вместе вовсе не потому, что "так заведено", что напрочь убито стремление к "воле", что свёкр - самодержец, безраздельно властвующий над душами и телами невесток (включая право первой ночи). Просто не было предпосылок для "кайдашизма": "Довго борюкались із злиднями, але ж потім і жили добре. Тут край працю любить та й винагороджує її щедро. Тут рай був, а не край, як для робочого. І ліс, і золото, і риба, і земля хліб родить, і ягода всяка, і все - бери тільки. Лишень треба рук. А народ наш робочий. То ми й жили колись!"

И вот ключевая деталь: "як жили в селі... Тепер це містечко, Києвом зветься... Так там, та й у всіх наших селах тутешніх, хати білені зокола, як на Україні. З нас ще всі тут сміялись, що от, мовляв, скільки лісу, а "хохли" хати з глини ліплять та білять. Ні, тут хати зовсім такі, як на Україні. А не раз і кращі, бо на дощанім помості і криті здебільша цинковою бляхою." Так-то. Ассимиляция - не дождётесь! Жить будем свомим укладом даже в окружении староверов, голльдов и корейцев. И ставить мазанки среди тайги, настойчиво их беля дважды в год. Но уж если есть возможность покрыть их цинком, а не камышом - то почему бы и нет? Камыш, земляной пол и высокий забор между братьями-Кайдашами - это не от хорошей жизни, а значит, не те "традиции", за которые стоит держаться. Это наши слёзы и злыдни.

Этой разницы в упор не понимают "шароварники" и немногочисленные украинские близнецы тех, кого в России называют "руSSкими". По их мнению, если уж "коріння" - то земляной пол. Дощаный помост - глобализм и дурман "общечеловеческих ценностей". Но живая традиция, мальчики и девочки, тогда и жива, когда не нуждается в том, чтобы её охраняли. Она не боится встречи с новым, а абсорбирует из него то, что органически прививается к ней, приходя на смену отжившему и чужеродному, усиленно охраняемому и реанимируемому "шароварниками". Так в национальном вопросе, так и в церковном. Но последнее - совсем уж оффтопик...

Возвращаюсь к топику. Скепсис мой в отношении будущего моей страны как раз и связан был с тем, что "хуторянское" (а попросту, хозяйское) сознание, как мне казалось, в народе успешно уничтожено. Голодомором и раскулачиванием. Ложью колхозов, когда не существует "моего", а "наше" означает "ничьё" и "дядино". Ложью "прихватизации", когда раскрашенная бумажка по-коровьевски выдаётся за "твою часть национальной собственности". Ложью псевдодемократии с гипнозом политтехнологий и подтасовкой голосов избирателей (вернее, "электората" - единой аморфной массы). "Моё" остаётся фикцией, в том числе и "мой" голос. Как фикция и воспринимается - и никто, в отличие от героической Мотри, не пытается изменить статус-кво, отказаться играть по навязанных правилам. Нафиг? Пофиг! На смену пофигизму хуторянина пришёл пофигизм зека. Вместо моей хаты с краю - общий барак. "Ваши впечатления? Только честно?" - допытывался я в конце 90-х у канадійки, посетившей историческую родину. "Какие могут быть впечатления от концлагеря?" Я не обиделся. Разве может быть обидной правда?

Поэтому будущее моего народа адекватно описывалось терцинами пролога из Франкового "Мойсея". Первой его части. Вторая казалась не оправдавшими себя мечтаниями, сказкой, перечёркнутой прошедшим столетием. Этого народа уже нет. Осталось население.

Я ошибся.

Осень 2004 года преподнесла второй удар национальным чухраинским боккеном. С другой стороны. Для симметрии.

Об этом, может быть, ещё напишу. А пока можно просто кликнуть на ссылку "справи українські" вверху постинга, чтобы проследить эволюцию моего настроения в ЖЖ-шных записях за тот год. Увидеть, как понадобились всего сутки, чтобы понять: "Народ мій є! В його волячих жилах козацька кров клекоче і гуде!" (В.Симоненко). И тогда не будет вопросов о причинах безудержного оптимизма, не оставляющего меня даже накануне парламентских выборов, явно не несущих ничего конструктивного. Фраза "Contra spem spero", перефразированная в своё время борящейся за жизнь семнадцатилетней поэтессой из Рим. 4:18 для меня больше не отчаянный лозунг. Просто спокойная констатация.

Comments

[sheva-vet.livejournal.com]

С моего. Сама придумала.